Версия для печати темы (https://pro1c.org.ua/index.php?showtopic=16772)

Слушая о все новых и новых фактах коррупции в российском правительстве и бизнесе, сложно удержаться от вопроса: «Зачем вы воруете все эти деньги? Неужели вам мало того, что у вас и так есть?». Мы решили перевести статью-откровение бывшего трейдера с Уолл Стрит, который рассказал о своей зависимости от денег. Нам кажется, что признания «деньгоголика» могут помочь понять психологию коррумпированных российских сверхбогачей, которые тащат, тащат и не могут остановиться.

В мой последний год на Уолл Стрит мой годовой бонус составил 3.6 миллиона долларов. Меня это разозлило — слишком мало. Мне было 30, ни детей, ни долгов, ни благородных устремлений. Я хотел больше денег, как алкоголик хочет больше выпивки: я находился в зависимости.

Восемь лет назад я впервые оказался на торговой площадке Credit Suisse First Boston — как стажер. Я уже знал, что хотел разбогатеть, но в те дни у меня были другие представления о том, что такое богатство. Я пришел на Уолл Стрит после того, как прочел «Покер лжецов», где Майкл Льюис получил бонус в 225 тысяч долларов всего лишь через два года работы на торговой площадке. Тогда это казалось целым состоянием. Каждый год в январе и феврале я вспоминаю те времена, потому что именно в эти месяцы распределяются бонусы и делаются состояния.

Впервые я осознал, как важно быть богатым, благодаря отцу. Он был Вилли Ломаном сегодняшних дней, торговцем с большими, но не реализованными мечтами. «Представ,ь какой будет жизнь, когда я заработаю миллион долларов», часто говорил он. В мечты о продаже хитового сценария вклинивалась реальность — отец продавал кухонные гарнитуры. И не так, чтобы успешно. Иногда нам приходилось жить только на мамину зарплату медсестры.

Отец свято верил, что деньги решат все его проблемы. В 22 года я принял то же решение. Когда я впервые ступил на торговую площадку и увидел яркие телевизоры с плоскими экранами, навороченные компьютеры и телефонные станции с таким количеством циферблатов, кнопок, ручек, что все вместе это смотрелось как кабина летчика в истребителе, я понял, что хочу делать до конца своей жизни. Трейдеры будто играли в видеоигру внутри космического корабля. Победивший становился сказочно богат, о чем я и мечтал.

Это вообще чудо, что я попал на Уолл Стрит. Несмотря на мои способности и амбициозность — я был рестлером в команде Университета Колумбии — я пил в рабочее время, курил траву, сидел на кокаине, риталине и экстази. У меня была склонность к саморазрушению, которая в свое время привела к временному отчислению из университета за кражу, двум арестам и увольнению из одной интернет-компании за драку. Я научился ярости у отца. До сих перед глазами его красное, искривленное лицо, надвигающееся на меня. Мне пришлось соврать, чтобы получить стажировку в Credit Suisse — я просто удалил из резюме все те преступления и был готов на всё, чтобы у меня всё получилось. Та стажировка казалась мне последним шансом. Единственное, что было для меня столь же важным, как стажировка — моя девушка из воллейбольной команды в Университете Колумбии. И все-таки, несмотря на то, что я ее любил, время от времени я напивался и спал с другими женщинами.

Через три недели после начала стажировки она меня благоразумно бросила. «Мне не нравится, во что ты превратился», сказала она. Никак ее не обвинишь, но я был раздавлен и пролежал в постели несколько дней. Мне было так плохо, что я даже обратился к психологу, с которым пару раз до этого нехотя занимался, с просьбой о помощи.

Именно психолог помог мне понять, что вся эта выпивка и наркотики просто притупляли ощущение бессилия, которое я испытывал в детстве. Она убедила меня бросить. Так начались несколько самых тяжелых месяцев в моей жизни. Без выпивки и наркоты внутри было такое ощущение, что грудную клетку порвали и вывернули сердцем наружу. Психолог говорила, что моя зависимость была симптомом другой, более глубокой проблемы под названием «духовная дисфункция». Credit Suisse не предложил остаться по окончании стажировки и я, совершенно раздавленный, вернулся в университет чтобы закончить последний курс.

После выпуска меня взяли в Bank of America, по снисхождению управляющего директора, согласившегося дать шанс ребенку, названивавшему ему каждый день три недели подряд. Я не пил уже год, я был целеустремленным, с незамыленным взглядом и огромной работоспособностью. Я был безумно счастлив бонусу в 40 тысяч долларов в конце моего первого года. Первый раз в жизни мне не надо было проверять баланс на кредитке. Однако неделей позже другого трейдера, проработавшего всего на четыре года больше меня, перекупил Credit Suisse за 900 тысяч долларов. Когда прошел первый шок от зависти — его зарплата теперь была в 22 раза больше моего бонуса — я начал возбуждаться от мысли, как реальны и доступны все эти деньги.

Следующие несколько лет я работал как маньяк и начал продвигаться по карьерной лестнице Уолл Стрит. Я стал трейдером по хеджированию рисков, — а это это одна из самых вожделенных позиций в бизнесе. Всего через 4 года после моего старта в Bank of America, Ситибанк предложил мне «1.75 на 2», что означает 1.75 миллионов долларов в год на два года. Я использовал это предложение, чтобы получить новую должность. Я начал встречаться с симпатичной блондинкой и снял огромный лофт на Бонд Стрит за шесть тысяч долларов в месяц.

Я чувствовал себя таким значимым. В 25 лет я мог пойти в любой ресторан на Манхэттене — Per Se, Le Bernardin — достаточно было позвонить одному из моих брокеров, известному своими похождениями с безлимитными кредитками. Я мог сидеть во втором ряду на матчах Knicks против Lakers [легендарные баскетбольные команды] — стоило только намекнуть, что мне интересно сходить посмотреть. Удовольствие было не столько в деньгах, сколько во власти. Я был умен и успешен, а значит, кто-то другой должен был позаботиться от том, чтобы осчастливить меня.

И все-таки меня грызла зависть. На торговой площадке все сидят рядом, от стажеров до управляющих. Когда сосед зарабатывает 10 миллионов, твои 1 или 2 миллиона уже не выглядят такими привлекательными. Несмотря ни на что, я был без ума от собственного успеха.

Моя психолог не разделяла этого восторга. Она говорила, что скорее всего я использую деньги так же, как когда-то наркотики и алкоголь — чтобы ощутить власть — и что возможно, я должен переместить фокус от накопления в сторону исцеления моей «внутренней раны». «Внутренняя рана»? Я решил, что это заходит слишком далеко, и ушел работать в хедж фонд.

Теперь, работая рука об руку с миллиардерами, я стал сплошным гигантским порталом жадности. Я думал о том, что мои коллеги могли купить Микронезию, стоило только захотеть, или стать мэром Нью-Йорка. У них не просто были деньги, у них была власть. Какой там столик в Le Bernardin! У них в кабинетах бывали сенаторы, они были как королевская семья.

Я захотел миллиард долларов. Просто поразительно, как за пять лет я прошел путь от восторга от первого бонуса в 40 тысяч до разочарования бонусом в полтора миллиона на мой второй год в хедж фонде.

В конечном итоге, мои сказочно богатые боссы и помогли мне увидеть лимиты в безлимитном богатстве. Я был в переговорной с одним из них, а также парой других трейдеров, они говорили о новом законодательстве в регулировании хедж-фондов. Большинство на Уолл Стрит считали его очень плохой идеей. «Но разве это не выгодно для системы в целом?», спросил я. Повисла тишина, а босс посмотрел на меня испепеляющим взглядом. Я помню, как он ответил: «У меня в голове нет места, чтобы думать о системе в целом. Всё, что меня беспокоит — как это отразится на нашей компании».

Меня словно по животу ударили. Он боялся потерять деньги — несмотря на всё, что у него было.

С этого момента я стал смотреть на Уолл Стрит совсем иначе. «Уолл Стрит новым взглядом». Я замечал язвительные высказывания трейдеров в адрес государства в связи с требованием сократить бонусы после кризиса. Я слышал злость в их голосах, когда речь заходила о повышении налогов. Трейдеры презирали абсолютно всех, кто был угрозой для их бонусов. Когда-нибудь видели наркомана, у которого кончился героин? Он готов на все — пройти 20 миль по снегу, ограбить собственную бабушку — ради дозы. Уолл Стрит — это тот самый наркоман. За пару месяцев накануне бонусов торговая площадка превращается в пригород Балтимора из «Прослушки», когда героин заканчивается.

Я всегда смотрел с завистью на тех, кто зарабатывал больше меня. Впервые в жизни мне стыдно за них, и за себя. За один год я заработал больше, чем моя мама за всю жизнь. Я знаю, что это несправедливо, это неправильно. Да, я ладил с цифрами. Да, у меня были востребованные способности. Но в итоге я не сделал ничего по большому счету. Когда я торговал деривативам [ценными бумагами], мне пришло в голову, что мир вряд ли бы изменился, прекрати они свое существование. В отличие от медсестер. Теперь все, что казалось когда-то нормальным и обыденным, предстало совсем в ином свете.

Недавно я прочел книгу Тейлора Бранча в трех частях о Мартине Лютер Кинге и движении за права человека. Та картинка, когда борцы за свободу выходят из автобуса прямо в разъяренную толпу [речь идет об акции «Freedom Riders» 1961 года, когда активисты отправились на автобусах в сегрегированные штаты юга Америки, протестуя против разделения публичного транспорта по расовому признаку], засела у меня в голове. Я говорил себе, что если бы я жил в 60-е, я бы точно был в том автобусе.

Но я врал сам себе. Кругом было сколько угодно несправедливости — нищета, перенаселенность в тюрьмах, эпидемия изнасилований, нарастающая проблема ожирения. Я не просто не помогал, я зарабатывал на этих проблемах. Когда в 2008 рухнул рынок, я сделал кучу денег на сливе деривативов наиболее рисковых компаний. Мир рушился, я зарабатывал. Я предвидел этот обвал, но вместо попытки помочь тем, кого это задело больше всего, я сделал на них деньги.
«Мне не нравится, во что ты превратился», сказала моя девушка когда-то. Она была права тогда, она была права сейчас. Но только сейчас мне уже и самому не нравилось, во что я превратился.

Зависимость от богатства впервые объяснил социолог и драматург Филип Слейтер в своей книге в 1980 году [«Wealth Addiction»], но тогда исследователи не уделили достаточно внимания его концепции. Как и алкоголик за рулем, зависимость от денег — опасность для каждого. Те, кто находятся в такой зависимости, в первую очередь ответственны за разрастающуюся трещину, которая разрывает на куски нашу когда-то великую страну. Это они виноваты в громадном неравенстве между богатыми и бедными, в уничтожении среднего класса. Это они будут ощущать справедливость, получая доход в 14 миллионов — включая бонус в восемь с половиной — как в 2012-м Дон Томсон, CEO Макдональдса, в год, когда его компания опубликовала брошюру о том, как прожить на минимальной оплате труда. Только они смогут заработать сотни миллионов, как менеджер хедж фонда, а потом лоббировать дыры в законе, чтобы получить налоговую ставку меньше, чем у их же секретарш.

Несмотря на все эти открытия, уйти было невероятно сложно. Меня ужасала мысль, что могут кончиться деньги, что больше не будет бонусов. Но больше всего пугало то, что, спустя 10 лет, я почувствую себя полным идиотом, упуская свой единственный шанс действительно что-то значить. Вдобавок, все вокруг думали, что я сошел с ума, что вообще думаю об уходе. В 2010, в последнем припадке моей зависимости, я потребовал восемь миллионов вместо обещанных трех с половиной. Боссы согласились, но только если я соглашусь остаться на очень продолжительный период. Я уволился.

Первый год было безумно тяжело. Я только могу это описать как «отходняк» — я вскакивал по ночам в панике, что закончились деньги, скрупулезно изучал заголовки газет на тему, кто из коллег получил продвижение. Через какое-то время начало отпускать. Я понял, что у меня достаточно денег, и если мне потребуется больше, я всегда смогу их заработать. Но зависимость прошла не до конца. Я до сих пор покупаю лотерейные билеты время от времени.

За первые три года, что я ушел с Уолл Стрит, я женился, много выступал с тюрьмах и исправительных центрах для подростков о том, как избавиться от алкоголизма и не сорваться, учил писать в детских домах, основал благотворительную организацию «Groceryships», чтобы помочь семьям, которые живут в бедности и страдают от ожирения и пристрастия к еде. Я чувствую себя намного счастливее. Я чувствую, что приношу настоящую пользу. Время правда лечит. Теперь я вижу в мантре Уолл Стрит — «Мы умнее и работаем больше всех, поэтому мы заслуживаем все эти деньги» — то, чем она действительно является: оправдание зависимости. Сейчас, на расстоянии, я вижу то, что не видел тогда: Уолл Стрит — это ядовитая культура, поощряющая тех, кто отчаянно пытается почувствовать свою значимость.

Мне повезло. Мой опыт с наркотиками и алкоголем помог осознать, что стремление к богатству стало попросту очередной зависимостью. Десять лет, что я работал с моим психологом, помогли залечить раны, заставлявшие меня чувствовать себя неадекватным. Это дало понимание себя, которое и помогло покончить с зависимостью.

Существует огромное количество групп поддержки для людей с самыми разными видами зависимостей — включая анонимных любителей хлама и анонимных онлайн геймеров — но нет ни одной группы для анонимных «деньгоголиков». Почему? Потому что наша культура поощряет и даже прославляет такое пристрастие. Посмотрите на обложки журналов в любом киоске, блестящих изображениями звезд и разных CEO; супербогатые стали нашими богами. Я надеюсь, мы все объединимся против того, чтобы денежная зависимость управляла нашей страной.

В целом, я верю, что если кто-то разбогател и считает, что ему уже достаточно денег, то у него нет зависимости от денег. На Уолл Стрит, из моего опыта, ощущение «достаточно» очень редкое. Богатый парень, постоянно жалующийся на свою работу из года в год, и каждый год прибавляющий два миллиона к своему 20-миллионному счету в банке, выглядит скорее как зависимый от денег.

Я недавно получил емейл от трейдера одного хедж фонда. Он говорил, что ему очень тяжело дались эти миллионы каждый год, что чувствовал опустошение и безысходность, но он так и не смог собрать волю в кулак и уйти с Уолл Стрит. Я знаю, таких как он много. Мы можем организовать группу поддержки и бороться с этой зависимостью вместе. Если вам знакомо всё, что я здесь написал, но вы не готовы с этим покончить, — просто сделайте один маленький шаг в нужном направлении. Давайте создадим фонд, куда каждый вкладывает, скажем, 25 процентов от своих годовых бонусов, и будем использовать эти деньги, чтобы помочь людям, которым они по-настоящему нужны. Вместе мы сможем сделать действительно полезный вклад в общество.

Сэм Полк, бывший трейдер и основатель благотворительной организации «Groceryships»

http://pro1c.org.ua/redirect.php?http://www.nytimes.com/2014/01/19/opinion/sunday/for-the-love-of-money.html?referrer